Вероятно, более уместно написать о почившей Анне Владимировне Дмитриевой ее давнему знакомому, Юрию Росту. И попытки сделать иначе не стоит. Рост – не только моральный авторитет современной Москвы, но и одаренный писатель.

Гораздо сложнее заставить себя не говорить, когда уход такого человека отвлекает от повседневных задач. Необходимо сделать паузу, поразмышлять. Вспомнить не все детали, но значительную часть произошедшего.

В современной Москве существуют места, которые дороги мне и наполнены воспоминаниями. Мимоходом другой человек может их не заметить, а для меня каждый дом будто рассказывает свою историю.

Прогуливаясь по проспекту Мира в направлении центра, обращаешь внимание: здесь находилась последняя квартира Валерия Харламова. Здесь же – дом, где жил Николай Озеров. Немного дальше располагалось место, где провожали в последний путь нашего главного редактора Владимира Кучмича. Если повернуть за угол, то увидишь дом, в котором я навещал уже тяжелобольного Владимира Перетурина, не способного вставать с постели. В Аптекарском огороде записывались передачи с Юрием Розановым. А неподалеку находится квартира Анны Дмитриевой, в гостях у которой я тоже бывал. Все это вспоминается так, будто произошло вчера, с каждой интонацией.

Пожалуй, это был один из самых замечательных «Разговоров по пятницам» . Анна Владимировна повествовала удивительные и загадочные истории спокойным голосом, как это делают профессиональные телеведущие. Она, казалось, не удивлялась своим собственным приключениям, но мы были поражены.

Мы с Сашей Кружковым слушали, раскрыв рот. Трудно было представить, что произойдет нечто столь впечатляющее, даже несмотря на ожидания?!

С тех пор и этот, на первый взгляд неприметный дом, и дворик, и переулок словно стали вратами в другие миры. Здесь я чувствую, как будто дотрагиваюсь до людей, живших в прошлые эпохи, до героев, сошедших со страниц книг. Все они оживали в рассказах Анны Владимировны настолько, что казались вполне реальными, живыми. Создавалось впечатление, будто мы ощущаем в этой же комнате присутствие Булгакова, Чуковского, Кирилла Молчанова…

Нас окружала полутьма. Похоже, это было идеальное пространство, чтобы ушедший XX век ненадолго вернулся к жизни.

Мы планировали обсудить с ней, известной теннисистке и телеведущей советского телевидения, вопросы спорта. Однако спортивная тематика отошла на второй план. Как говорил футболист Блохин, это была «слишком узкая тема.

В вопросах она была откровенна, и это качество лишь добавляло шарма Анне Владимировне. Она ненадолго позволила нам почувствовать себя частью этой необыкновенной квартиры.

— Шаляпину до глубокой старости приходилось думать, что его жизнь сложилась не самым лучшим образом. А как вы оцениваете собственную жизнь? — поинтересовались мы.

Анна Владимировна слегка улыбнулась. У нас возникло впечатление, что она даже обрадовалась — видимо, вопросы не будут слишком откровенными.

— Иногда я размышляю, что, возможно, стоило выбрать другое занятие, однако в детстве меня отдали на теннис. В период, когда сам еще не определяешь свои увлечения. И там все сложилось настолько удачно и стремительно, что это стало неотъемлемой частью моей жизни. В те годы люди искренне интересовались спортом, так как других развлечений практически не было. Театр, спорт и бег.

— На бегах бывали?

— В детстве. Наши родители были дружны с актером Яншиным, который, в свою очередь, любил ипподром. И там я уделяла ему больше внимания. Все знали, что он переживает за исход скачек очень эмоционально. И я помню: сидит Яншин, уже пожилой, полный. Он выглядел очень подавленным, словно мир был ему не указ — а вокруг билеты…

**

Вспоминая прошлое, Анна Владимировна переносилась в те времена, когда она была молодой девушкой, считавшейся одной из самых привлекательных в Москве и весьма талантливой теннисисткой.

Улыбалась собственным пятидесятым:

— Сразу на ум приходит снежная Москва. Улицы, которые сейчас обрабатывают реагентами, раньше были усыпаны снегом. Было приятно идти по тротуару и слышать, как снег скрипит под каблуками. Летнюю Москву я почти не помню, возможно, из-за того, что все лето проводили на даче.

Вокруг нее постоянно были интересные личности. Она вышла замуж за внука Корнея Чуковского. Ей посчастливилось увидеть Корнея Чуковского живым и энергичным. Ее отцом был композитор Кирилл Молчанов. Сводным братом является Владимир Молчанов, известный как ведущий программы «До и после полуночи». Ее отец, рано ушедший из жизни, был признанным лучшим театральным художником Москвы, учеником Петрова-Водкина.

Я поражаюсь, что мы проговорили около трех часов. Казалось бы, могли бы и больше, до тридцати трех. Куда ни повернись от спортивной темы — везде открывается бездна увлекательных, ранее никому не известных фактов.

Наш взгляд неоднократно останавливался на изображении. Мы пытались определить, кто на нем изображен. Это знакомое лицо!

— Вот это мой отец, он был совсем молод. Он занимался живописью.

— Художник настолько известен, что его произведения регулярно выставляются на аукционах «Сотбис».

— Там осуществлялась перепродажа полотен, которые каким-то образом были вывезены за границу. Возможно, через известную балерину Спесивцеву. У отца с ней был роман в 1920-х годах. После этого она покинула страну. Эти картины приобрел Церетели, и в настоящее время они находятся в его музее.

— Существует ли картина, возвращение которой было бы наиболее желательным?

— Я не желаю возвращать какие-либо вещи, однако мой сын мечтает вернуть одну из них. Она поистине уникальна. Репин создал портрет Корнея Ивановича в день кончины Толстого. Значительная стоимость присуща этой картине. Изначально она принадлежала Ростроповичу. Затем Усманов приобрел всю его коллекцию.

— Вокруг вас сейчас картин много.

— Это ранние произведения моего отца. Они относятся к тому времени, когда он был учеником Петрова-Водкина. Затем он стал театральным художником. Особенно мне нравится эта зимняя горка… Она передает определенное настроение. Некоторые из этих работ долгое время находились в Бахрушинском музее в плохом состоянии, свернутые в рулоны. Митя занялся их реставрацией.

— Зато рамы скромные.

— Папа так любил.

— Письма Булгакова, к сожалению, были переданы коллекционерам, а не сохранились у вас.

— Это мама отдала, а не я. К ней навещала Мариэтта Чудакова и забрала что-то навсегда.

— Жалко?

— У меня сложились непростые, но близкие отношения с творчеством Булгакова. В детстве дома мне часто рассказывали о нем. Например, как он читал «Мастера и Маргариту» моему отцу, а тот уснул, уронив голову и опрокинув чернильницу. Однако в школе о Булгакове почти ничего не знали, лишь кое-что про «Белую гвардию». И вдруг весь мир увлекся Булгаковым, «Мастер и Маргарита» стали невероятно популярны. Для меня это стало открытием — оказалось, родители не всегда говорят неправду.

— В «нехорошей квартире» бывали?

— Я бродила вокруг нее. Там снимали фильм о Булгакове, его первый фильм. Недавно мы с Митой гуляли по Москве, и внезапно началась сильная гроза. Я сказала Мите: «Ты помнишь, что случилось с Булгаковым?» В день премьеры фильма, в конце ноября, над Москвой также разыгралась гроза. Однако я очень осторожна в отношении мистических явлений, стараюсь не говорить на эту тему.

— Более того, ходили слухи, что именно вы стали вместилищем души Михаила Афанасьевича.

— Эта история предназначалась для сохранения в кругу семьи, однако один из поклонников творчества Булгакова раскрыл ее. Неизвестно, каким образом это произошло. Мать встречалась с Булгаковым, когда он тяжело болел. Он произнес: «Когда я уйду, моя душа перейдет в вашего ребенка». В то время мать даже не ожидала ребенка. Булгаков скончался 10 марта, а ровно через девять месяцев родилась я. Но как определить, сколько времени требуется для созревания души? Девять месяцев? Или больше?

***

Мы были в замешательстве и не знали, что сказать. Преодолевая внезапное удивление, мы, как будто схватившись за спасательный круг, ухватились за самый простой вопрос:

— Отца каким вспоминаете?

— Я помню, он рисовал, а я сидела рядом за маленьким мольбертом, — легко прервала размышления Анна Владимировна. — Тогда я была уверена, что и сама стану художником. Однако я прекратила занятия живописью после его смерти. Мне было всего семь лет.

— У вас были хорошие отношения с отчимом, композитором Кириллом Молчановым?

— Да. Этот человек оказал на меня определяющее влияние. Он проявлял ко мне большое внимание и заботу. Его уход из жизни в 1982 году стал для меня настоящим ударом. А моей крестной была Книппер-Чехова…

— Поразительно.

— Да, это правда. Я нередко посещала ее дом. Недавно сын рассказал, что уже не впервые выступает крестным отцом. А я в ответ заметила: «Понятно, как мне повезло! Ольга Леонардовна доверяла эту честь только мне». Она с большой ответственностью подходила к этому вопросу — отец ушел рано, и Книппер-Чехова уделяла мне много внимания.

— Что это была за женщина?

— Она являлась ядром, вокруг которого формировался свой особый мир. Я часто посещала вечерние приемы, мама брала меня с собой. В те времена считалось важным, чтобы дети запоминали. На приемах у Ольги Леонардовны всегда звучал Рихтер — и мне это казалось вполне обыденным…

— Чуковский каким вспоминается?

— Мой первый муж — потомок Алексея Толстого. Однажды он предложил: «Поедем сегодня к Чуковскому». Я была удивлена: неужели он ещё жив?! При знакомстве Корней Иванович заметил: «Вы уже второй спортсмен в моей жизни — после Уточкина…»

— Знаменитого авиатора?

— Я полагаю, Чуковский знал его в первую очередь как велосипедиста. В его воображении Уточкин представал именно спортсменом. После свадьбы с внуком Корнея Ивановича мы перебрались в Переделкино. Ранее Чуковский жил один, хотя родственники часто навещали его. Я бы сама не открыла для себя многие книги, которые мне представил Корней Иванович, разве что с возрастом.

— Например?

— Мемуары Панаева. Все, связанное с Некрасовым.

— Разве не Чуковский во многом создал образ Некрасова?

— Безусловно, это касалось особенно первой книги — «Поэт и палач». Чуковский предпочитал, чтобы ему читали на ночь. Затем мы делились друг с другом впечатлениями о том, как это происходило: мы читали, читали, и в итоге замечали, что Корней Иванович заснул. Мы тихонько выходили из комнаты. И вдруг слышим абсолютно бодрый голос сзади: «Как это можно? Неужели вам не интересно узнать, что же произойдет дальше?»

— Вас в Переделкино окружали потрясающие люди.

— Сначала приходит на ум Каверин. Он постоянно навещал, а его свекровь подшучивала: «Будь осторожна, взгляд Вениамина Александровича кажется беспокойным…». Чтобы я могла послушать, Чуковский лично пригласил Андроникова: «Приходите, пусть Анечка послушает». В нашем доме бывал и Солженицын. Он останавливался в небольшой комнате внизу. Затем так же внезапно пропадал.

— Вы понимали масштаб?

— Понимание масштаба пришло позже. В то время многие предполагали, что Солженицын продолжит деятельность в области литературы, однако он в большей степени стал общественным деятелем.

— Его вроде Ростропович привез к Чуковскому?

— Нет, он сам приехал. Корней Иванович и он обменивались звонками и письмами. Ранее он уже бывал у Чуковского, когда только начал приезжать в Москву. А останавливаться стал в последнее время.

— С вами разговаривал?

— Возможно, он не замечал моего присутствия, но я пыталась наладить с ним контакт. Я подносила ему еду. Солженицын казался отстраненным, погруженным в свои мысли. Однако из вежливости он рассказывал мне кое-что о теннисе. Например, упомянул, что кто-то кого-то обыграл, и добавил: «Вам, вероятно, будет интересно…»

— Не так давно Даниил Гранин в интервью выразил сожаление о том, что у каждого человека есть не только текущая жизнь, но и упущенная возможность: «В молодости я общался с Паустовским, Луисом Арагоном, но лишь сейчас осознаю, о чем мне следовало у них поинтересоваться».

— У меня тоже самое. Лишь спустя годы я осознала, что упустила. Бабушка, ведя размеренный образ жизни, поведала мне кое-что. От друзей отца и дяди я узнала некоторые детали из его биографии… Стоило обсудить что-то важное с Анной Васильевной Тимиревой.

— Женой Колчака?!

— Да, это так. Она регулярно приезжала к нам из Рыбинска, чтобы помыться.

— ???

— Поскольку она была в ссылке, доступ к горячей воде был затруднён.

— Фильм «Адмирал» вам понравился?

— Нет. Главная героиня вызвала особенное недовольство. Я вспоминаю Анну Васильевну — она представляла собой совершенно иную личность. Тимирева — чрезвычайно сложный человек. Вероятно, поэтому Колчаку было интересно общаться с ней.

— Ваш дом в Переделкино пионеры осаждали?

— Еще как! Однажды Корней Иванович меня унизил. Как только пионеров выпроводили, пообедали — и он отправился наверх спать. Он заявил: «Если кто-нибудь придет — я умер». Прошло полчаса — школьники вновь появились на пороге. Я начала говорить какие-то вежливые, но бессмысленные фразы: «Знаете, Корней Иванович сейчас занят…» И вдруг сверху раздался грохот: «Кто эта вредная женщина, которая мешает мне общаться с милыми детьми?!»

— Мог жить дольше?

— В медицинском учреждении ему делали инъекции, в результате чего в организм попала инфекция, и он не смог справиться с гепатитом. Его кончина стала для всех совершенно неожиданной. Корнея Ивановича госпитализировали в относительно хорошем состоянии. Я мыла ему голову, когда пришла Рина Зеленая. Ей захотелось самой помыть его: «Ты иди, я домою…». Рина поддерживала беседы с Корнеем Ивановичем. А я лишь наблюдала за этими разговорами. Она настолько глубоко вжилась в свою роль и приобрела свою особенную манеру, что перестала различать, где реальность, а где игра.

— Бываете в том доме?

— Мы приезжаем каждый год 28 октября, в день смерти Чуковского. Обязательно берем с собой внуков и рассказываем им о Корнее Ивановиче. Да, вы правы, мне очень повезло с людьми и встречами. Сейчас вспомнила, как познакомилась с выдающимся человеком – востоковедом и археологом Петром Афанасьевичем Грязневичем. Это произошло в Йемене, куда я отправилась в составе телевизионной группы, занимавшейся пропагандой. В ее состав входили экономист и политический обозреватель Вознесенский, международник Фесуненко, Капица, который рассказывал о научных достижениях, и я. Капица познакомил меня с Грязневичем. Он так увлекательно рассказывал о древних памятниках, что создавалось впечатление, будто камни вот-вот оживут. Грязневич подарил мне свою книгу – «В поисках затерянных городов». Вот собираюсь читать ее внуку.

— Ваш первый супруг упоминал о своем деде, Алексее Толстом?

— Мы с Мишей были женаты три месяца.

— Забавно.

— Ухаживания затянулись, но после свадьбы я ушла, не выдержав. Подумала, что мне не место в этом мире. Хотя Миша – очень талантливый человек, он был депутатом во времена Ельцина. Все Толстые умеют красиво говорить, они – выдающиеся ораторы. Но я осознала, что мои родители были правы: мне не суждено быть с ним…

***

Я перечитываю этот «Разговор», и прочитанное кажется не поддающимся пониманию. Это действительно могло произойти со мной? Я начинаю верить и сомневаться, что слышал эти истории своими ушами. Возможно ли прожить подобную жизнь? Быть настолько избранным Богом, чтобы общаться с такими людьми? Получать такое их внимание?

Москва — поистине замечательный город. Мы рады, что нам посчастливилось встретить таких людей в этом городе. Мы прислушивались к их тихим голосам.

Они покидают это место. Только дома и переулки хранят память о прошлом: «здесь когда-то было»…

Ты сделаешь паузу, представляя, как все происходило. Как люди жили, как разговаривали, куда-то спешили. Входя в этот подъезд.

С течением времени их голоса становятся все менее различимыми внутри тебя. Все неумолимо исчезает, растворяется.

Лишь на мгновение появится вдалеке знакомый силуэт — и возникнет ощущение, что эти люди все еще живы. Все осталось таким, каким было раньше. Можно снова попросить разрешения навестить их — и вновь слушать, слушать, слушать в полумраке. А прошедший век будет равнодушно смотреть на тебя с портретов.