Я знаю Евгения Кафельникова уже более тридцати лет, и могу смело назвать его своим давним другом. Я видел, как он начинал свою карьеру в начале 1990-х, и мне выпала честь освещать его путь к олимпийскому золоту в Сиднее-2000. Нас объединяет любовь к футбольному «Спартаку», схожие взгляды на многие вопросы и общение с общими знакомыми.

До Кафельникова ни один из теннисистов, представлявших ранее Советский Союз, не побеждал на турнирах серии «Большой шлем». Евгений Александрович, однако, совершил это дважды в одиночном разряде («Ролан Гаррос» — 1996 и Открытый чемпионат Австралии — 1999) и четыре раза — в парном. Ранее ни одному из спортсменов из бывшего СССР не удавалось стать первой ракеткой мира, выиграть олимпийское золото в одиночном разряде. Кроме того, он был одним из тех, кто впервые в Париже в 2002 году вместе со сборной России завоевал Кубок Дэвиса. Кафельников стал пионером среди чемпионов, а Марат Сафин и Даниил Медведев продолжили его путь.

Сегодня Юрию Кафельникову исполняется 50 лет. Он легко общается с представителями СМИ, но не склонен к развернутым интервью. Тем не менее, в честь этой даты я не смог бы простить себе, если бы не уговорил его рассказать о том, как ему удалось изменить мировоззрение касательно российских теннисистов. График вице-президента Федерации тенниса России – человека, на которого трудно не обратить внимание из-за его внешности – плотный, поэтому полноценная беседа заняла три дня. По окончании разговора я решил отказаться от собственных вопросов и объединить рассказы моего собеседника в единый монолог.

Я направлялся к водоему с удочкой, но отец перехватил меня и отправил на тренировку

— Я не планирую отмечать 50-летие каким-либо банкeтом, — заявил Кафельников. — Более того, в этот день я не буду находиться в России, так как уеду на юношеский турнир, где выступит мой 14-летний племянник. Он стремится повторить мой путь, и на данный момент у него все складывается удачно. Сейчас его выступления для меня гораздо значимее празднования моего юбилея.

Позже, уже после того, как вернусь, что-то придумаю — но не что-то большое и впечатляющее. Мне не по душе подобные мероприятия, на которых наверняка будут восхвалять меня. Это не для меня — эти роскошные оркестры, торжественный прием гостей, в такой обстановке мне некомфортно. Поэтому после победного выступления на «Ролан Гаррос» в 1996 году я прилетел в Москву через два дня, чтобы никто не знал о моем прибытии. В то время, когда интернет был практически недоступен, а гаджетов и вовсе не было, это было проще. Хотя полностью скрыть свою личность не удалось — мой тренер Анатолий Лепешин был близким другом Анны Дмитриевой, и поэтому, насколько я помню, меня все же встречала съемочная группа «НТВ-Плюс.

Недовольство фанфарами после победы на Олимпиаде в Сиднее побудило меня, после посещения Русского дома на час-полтора, в 11 вечера сесть на самолет и отправиться в Сочи на один день к родителям, вместо участия в каких-либо торжествах. Теннисная жизнь требует интенсивного графика, и мне необходимо выезжать на следующий турнир, а не задерживаться празднованиями. Возможно, мероприятие и стоило отменить, но необходимо было зарабатывать очки и продолжать жить привычной жизнью.

Доволен ли я достигнутым к пятидесяти? Если бы вопрос о победе в двух турнирах «Большого шлема», завоевании олимпийского золота в одиночном разряде, Кубке Дэвиса и статусе первой ракетки мира был задан десяти-одиннадцатилетнему мальчику или подростку в пятнадцать-шестнадцать лет, уверен, что сто из ста дали бы ответ: «Безусловно, хотел бы!» Поэтому жаловаться на обстоятельства мне не приходится. Я вполне удовлетворен тем, как развивалась моя спортивная карьера и как в целом сложилась моя жизнь. И не стоит задаваться вопросом о том, что я бы изменил, если бы такая возможность представилась. Даже не хочу об этом размышлять. Зачем?

Для меня принципиально важно, что, несмотря на все спортивные достижения, я никогда не испытывал пренебрежения или высокомерия по отношению к окружающим. У меня никогда не возникало ощущения всесилия, чувства, будто я лучше других. Возможно, это и стало одним из факторов, отличающих меня от многих, кто добился успеха. Я всегда стремился, вне зависимости от статуса и положения человека, напротив меня, проявлять одинаковое уважение и оставаться самим собой. И сейчас я придерживаюсь той же позиции.

Не хочу даже представлять, чем бы я занимался, если бы не теннис. Не знаю и не желаю знать. Я очень счастлив, что моя жизнь сложилась таким образом, что я посвятил ее этому виду спорта. Это единственное дело, которое я могу делать полностью и безоговорочно. Ничего больше. И я убежден, что достиг в карьере своего предела. Абсолютно уверен. Я не мог сделать больше, хотя есть те, кто придерживается иного мнения.

Что могло побудить сочинского парня в 1980-е годы начать заниматься теннисом, виде спорта, который на тот момент еще не пользовался большой популярностью в нашей стране? Решающую роль сыграл человек – его отец, профессиональный волейболист, мастер спорта, выступавший в высшей лиге чемпионата СССР. Он родом из Брянской области, затем перебрался в Сочи и остался там, в городе, где я появился на свет. С учетом того уровня конкуренции, существовавшего в любом виде спорта в те годы, он сделал успешную карьеру – поэтому было бы неверно утверждать, что он реализовывал через меня свои нереализованные мечты.

У него был замечательный друг, его тренер по теннису. Однажды тот предложил: «Приведите мальчика, посмотрим». Отец привел его, и тренер провел несколько простых тестов на координацию. Он сказал: «В целом парень неплохой, пусть занимается». Так все и началось. Почему отец не отдал меня в волейбол или футбол? По всей видимости, он хотел, чтобы я проявил себя самостоятельно, а не в командном виде спорта. И меня самого что-то отталкивало в командных видах. Хотелось достигать всего самому, не полагаясь на других и лично отвечая за все.

Я всегда увлекался спортом, любил футбол и баскетбол, пробовал себя в волейболе. У меня была хорошая координация, и я легко усваивал объяснения тренеров. С теннисом же все сложилось замечательно. Я был увлечен теннисной ракеткой, мне нравились струны, нравилось делать замахи. А вот монотонную работу, как и многие дети, я не любил, был ленив, и в какой-то момент требовалось строгое руководство, которое бы заставило меня преодолеть мои нежелания. Таковым стал отцовское.

Мой родной Сочи — это город-курорт, где летом хочется погулять по набережной, позагорать с друзьями, порыбачить и просто повеселиться. Один из моих детских тренеров в интервью рассказывал, как однажды мой папа притащил меня на тренировку, и в одной руке у него был ремень, а в другой — плачущий я. Это не преувеличение, такое действительно происходило. Мне хотелось спать, и не всегда было желание с утра отправляться на тренировку. Но отец поднимал и заставлял. Не доводя до крайности, но всякое случалось. И да, я плакал.

Иногда в такие периоды я перегружал себя тренировками и нагрузками, уже не помню, что именно тогда происходило. Порой вместо этого я отправлялся на рыбалку, а в итоге не я вылавливал рыбу, а отец: «Хватит, все. Какая это рыбалка?!». Сейчас, спустя много лет, я осознаю, что он был абсолютно прав. Рад, что родители живут в Сочи, и я могу им это сказать. И я благодарен отцу, что в сложный период, когда я был подавлен, он не отказался от меня и не сказал: «Зачем мне это нужно?». Благодаря его упорству я, безусловно, стал теннисистом, без него ничего бы не достигнул. Когда я повзрослел, он любил сопровождать меня на турнирах — несколько раз мы летали в Америку, побывали в Париже, несколько раз посещали Ганновер на «мастерсе.

У меня не было постеров на стене, но я, конечно, был знаком с именами самых ярких спортсменов моего детства. Бьорн Борг, Джон Макинрой, Джимми Коннорс, Иван Лендл… Я знал и историю тенниса, понимал, кто такой, например, Александр Метревели – ещё до того, как с ним удалось встретиться. Андрей Чесноков, Саша Зверев – также были известны; отец одной из нынешних звёзд мирового тенниса покинул Россию и переехал в Германию, поэтому сын и выступает за эту страну. Старший Зверев также жил в Сочи. Когда подрастаешь, возникало желание: «Когда-нибудь хотелось бы достичь их уровня». Это произошло, но нельзя сказать, что я стремился стать одним из лучших теннисистов мира.

Стремления возникали постепенно. Человек ставит перед собой одну задачу и достигает ее, затем переходит к следующей, продолжая в таком темпе. И вот, внезапно наступает момент, когда понимаешь, что все цели достигнуты, и, следовательно, дальнейшее развитие карьеры теряет смысл. Играть ради самого процесса было не свойственно мне. Поэтому, когда все намеченные цели были реализованы и иссякла мотивация, я принял решение завершить карьеру в 29 лет.

Осознание того, что я могу победить на турнире «Большого шлема», пришло после побед над сильнейшими теннисистами. Победа над Беккером, Сампрасом и Агасси вселила уверенность и понимание, что это может быть не просто отдельные победы. Я начал верить, что способен выиграть один или два турнира «Большого шлема». Однако до побед над такими именитыми соперниками у меня не было подобной веры. Она не возникает из ниоткуда, а формируется только благодаря подобным достижениям.

В настоящее время единственная связь, которая у меня есть с Сочи, – это мои родители, которых я регулярно навещаю, выезжая из Москвы, где я проживаю на постоянной основе. Сочи – прекрасный город, однако в сфере спорта предстоит решить немало задач, чтобы обеспечить полноценное развитие тенниса и других дисциплин. Климат в России действительно уникален, и это позволяет заниматься спортом на открытом воздухе в течение всего года. Потенциал у города огромен, но в настоящее время существуют другие приоритеты, и спортивное развитие не является приоритетной задачей.

Стоит ли мне этим заниматься? Вопрос зависит от роли и обязанностей. Если бы была возможность действовать по своему усмотрению, я бы, возможно, и согласился. Однако, когда речь идет о выполнении задач по чьим-то указаниям, это исключено. Многие, вероятно, готовы работать на таких условиях и следовать чужим сценариям ради высокой оплаты, но это не про меня.

Понимал, что Эйнштейном не стану

Моим первым тренером в Сочи был Валерий Песчанко, мастер спорта и чемпион Союза среди юношей. Он заложил основу моих знаний, после чего я на протяжении многих лет занимался под руководством Валерия Шишкина, благодаря которому попал в юношескую сборную СССР и начал побеждать в первых значимых юниорских соревнованиях. Валерий Владимирович сопровождал меня на турнирах, а когда из-за болезни не мог присутствовать, со мной ездил мой отец. Происходили ли между ним и тренером разногласия? Вероятно, да, но я не был свидетелем этих моментов. И это было очень важно, чтобы я не был в смятении относительно того, кому следует доверять.

Мне всегда удавалось учиться хорошо, даже в школе. Я был отличником с первого по третий класс. Это стало возможным благодаря поддержке родителей, особенно моей мамы, а также бабушки и дедушки. Легкое усвоение первого букваря и арифметтики – их заслуга.

Иногда жизнь подбрасывает ситуации, требующие сложного выбора. Совмещать спортивную карьеру и полноценное обучение оказалось невозможным. Приходилось идти на жертвы. Я входил в число сильнейших юниоров в Советском Союзе и регулярно занимал призовые места по возрасту. Это подразумевало постоянные поездки и соревнования. В результате учеба откладывалась на второй план – порой приходилось пропускать в школе целый месяц, а затем с большим трудом наверстывать упущенное, так как за месяц стирались знания, полученные ранее.

Я осознавал, что не стану выдающимся ученым или художником, и не достигну уровня Эйнштейна. Единственным путем, где я мог бы преуспеть и обрести достойное положение, казалось достижение успеха в спорте, позволяющее обеспечить семью. Однако существовала и другая угроза – склонность к озорству и необдуманным поступкам. Ведь это были Сочи. И мне предстояло сделать выбор: либо я буду следовать намеченному пути, либо я не достигну ничего, буду бесцельно слоняться по улицам и не превращусь во что-то определенное. К счастью, рядом были достойные люди, которые помогли мне собраться. Они поверили в меня – и я поверил им.

Почувствовал ли я что-то, посмотрев сериал «Слова пацана»? Нет, поскольку, если позволите мне, я его не видел. А уличные драки в те времена, безусловно, случались. Необходимо было защищать свою честь, иногда прибегая к кулакам. Однако, каких-то особенно жестоких эпизодов я не припомню.

В 1990-е я также не сталкивался с криминальными ситуациями. Уверен, что люди, которые добивались успеха своим трудом, а не незаконными методами, не подвергались подобным проблемам. Возможно, и честные предприниматели сталкивались с рэкетом, но я не могу утверждать это наверняка — к счастью, меня это не затронуло, мне повезло. Никаких неприятных происшествий не случилось.

Разумеется, нельзя исключать, что это могло быть связано с увлечением Борисом Николаевичем Ельциным большим теннисом. Возможно, не только развитие этого вида спорта находилось под его покровительством, но и мои визиты в страну. Я в то время был единственным российским теннисистом, вошедшим в мировую десятку, пятерку, тройку. Представь, какой переполох возник бы, если бы со мной произошла какая-то криминальная ситуация. Естественно, это никому не было необходимо. В России мне не предоставляли охрану, я чувствовал себя безопасно, все меня узнавали. Но, возможно, за всем этим кто-то осуществлял контроль, а я об этом просто не подозревал.

До семи-восьми лет я играл деревянными ракетками. Затем появились модели с металлическим каркасом. Помню, это были ракетки фирмы Stomil. Они оставляли на руках алюминиевый порошок — особенно, когда ракетку держали двумя руками при ударе слева, и отмыть его было непросто. В период с 13 до 14 лет стали доступны графитовые ракетки, на которых я начал играть на профессиональном уровне. Их выпускали и в Советском Союзе.

Изменения ракеток в зависимости от возраста не требовали существенной перестройки техники. Напротив, игровой процесс значительно упрощался. Графитовые ракетки обладают более совершенными аэродинамическими характеристиками по сравнению с металлическими, что позволило улучшить полет мяча. С каждым годом и благодаря новым техническим решениям играть становилось все легче, а скорости возросли.

У меня есть с чем сопоставить. Представь себе, во что играли полвека назад и во что играют сегодня! А что будет через 50 лет? Не могу даже предположить, какой инвентарь должен быть у теннисиста, из какого материала должны быть изготовлены ракетки, чтобы мяч летел ещё быстрее, чем сейчас. Но я уверен, что это произойдёт. И теперь мне сложно представить, как можно перебрасывать мяч через сетку, используя ракетку из дерева. Ведь когда-то все играли именно ими, и это считалось нормой.

Если бы я сегодня вышел на корт, сначала пришлось бы привыкнуть к оборудованию. Не могу предсказать, как отреагировал бы на новые ракетки. Однако, к манере игры соперников я бы, несомненно, адаптировался, ведь в теннисе я всегда хорошо ориентируюсь. Мне не требуется много времени, чтобы перестраивался от одного подхода к другому, необходимого для победы в конкретном поединке.

В теннисе за последнее время значительно возросли скорости подачи. Не нужно далеко искать подтверждения этому. Я не могу утверждать, что выполнял первую подачу на скорости 200 километров в час — тогда она была примерно в диапазоне 180-190 км/ч. Сейчас я вижу, как 14-летние ребята в неофициальном соревновании подают со скоростью 205 км/ч. В 14 лет! Это наводит на размышления. Ничто не остается неизменным, и человеческий организм развивается. И сейчас, играя, я бы тоже не останавливался на достигнутом.

Мне очень жаль, но у меня не сохранились деревянные и алюминиевые ракетки, которыми я пользовался в детстве. Сейчас такой раритет можно найти только у коллекционеров, увлеченных теннисом. В целом, мне, к сожалению, почти ничего не осталось – когда я завершил карьеру 20 лет назад, мой инвентарь был быстро распределён между разными людьми. К счастью, одна ракетка хранится в архиве Федерации тенниса России.

Я должен буду поискать еще один экземпляр, так как до сих пор не передал ничего из своих ракеток или обуви в Зал славы. Это выглядит не очень хорошо, я это осознаю, но как мне это сделать? Мое место там есть, но нет ни майки, ни ракетки, ни шорт. Кажется, будто только вчера играл – как быстро пролетели эти два десятка лет. Но на самом деле прошло много времени. Я точно знаю, где до сих пор находится обувь, в которой я выиграл в 96-м «Ролан Гаррос» – в Италии, в музее фирмы Diadora. Сразу после финала я передал ее моему менеджеру, тот – агенту, который отвечал за одежду. А дома у меня осталась только золотая олимпийская медаль.

Я никогда не испытывал чувства, будто отправляюсь на работу, словно на казнь

Игра в теннис на таком уровне требует огромных усилий и одновременно приносит большое удовлетворение. Без удовольствия от самого процесса сложно продержаться на корте четыре-пять часов. Если ты не испытываешь радости от игры, то рано или поздно организм и психологическое состояние начнут давать сбои. Мне же нравился дух соперничества и ощущение победы. Все эти факторы присутствовали у меня в совокупности.

Бывало ли у меня моменты, когда хотелось отказаться от тенниса? В детстве возникали сомнения. После череды поражений на турнирах начинались нервные срывы. До сих пор наблюдаю подобное на соревнованиях среди детей и подростков: ребята в возрасте 12-13 лет расплакались, начинают рыдать. Я могу сочувствовать им, ведь сам переживал подобные ситуации. Нет, я не припомню, чтобы плакал, но после поражения не хотелось посещать тренировки или отправляться на следующий турнир. Тем не менее, меня заставляли, и это было правильно.

Когда я стал профессионалом, желание бросить теннис отпало само собой. С одной стороны, я осознавал, что это моя профессия. С другой — что она приносит пользу и дарит положительные эмоции. Мне никогда не приходилось воспринимать трудовую деятельность как нечто обременительное. Мало кто в жизни может похвастаться подобным, и это не следует считать чем-то само собой разумеющимся.

Мой путь к теннису – это необыкновенная история, поскольку в период распада Советского Союза мне оказали поддержку иностранные спонсоры. В 80-е годы существовали возможности для участия в юниорских турнирах, на тренировочные сборы, государство оплачивало зарплату тренеру. Однако в какой-то момент эти возможности исчезли, а в 1991 году произошел окончательный распад. Возможно, это даже пошло мне на пользу, ведь тогда рядом появились люди, которые поверили в мой потенциал и предоставили финансовую поддержку. Они говорили: «Если не добьешься успеха – ничего страшного. Но мы верим в тебя». Впоследствии они также получили выгоду, и, к счастью, никто меня не обманул. Все остались удовлетворены.

Кто это был? Мой тренер, Анатолий Лепешин, был знаком со многими агентами в компании IMG и с теннисными скаутами, которые посещали турниры. Он говорил им: «Давайте попробуем», выражая уверенность в моих способностях. В то время моим агентом также был известный Пол Теофанос. У нас сложились очень длительные отношения – более 30 лет. До 1993 года он был моим менеджером, а затем покинул IMG, переключился на работу хоккейным агентом и начал работать самостоятельно. Но мы по-прежнему поддерживаем крепкую дружбу. Он недавно посетил Москву, мы встретились и долго вспоминали прошлое.

Я был удачлив не только с ним, но и с другими людьми, находившимися вокруг меня. IMG предоставила мне кредитную линию, и в период с 1991 по 1993 год, в возрасте от 17 до 19 лет, я использовал эти средства. Почти за два года мне удалось потратить 80 тысяч долларов. В настоящее время эта сумма может показаться незначительной в мире тенниса, однако тогда это были существенные деньги.

Но затем я уже сам начал получать доход, и довольно скоро, к февралю 1994 года, после моей первой победы на турнире АТР в Аделаиде, я вернул все, что был потратил. Или чуть позже — в Австралии мне удалось заработать 50 тысяч. Условия сотрудничества были достаточно лояльными: фирма получала 10 процентов от контрактов, которые мы сами и заключали. Это была обычная комиссия. И с призовых денег они ничего не удерживали.

В Аделаиде мне также довелось услышать речь победителя, которая вызвала самые сильные переживания. Мой английский в то время был далек от совершенства. Необходимо было сконцентрироваться, задействовать все силы и не упустить ни одного человека, которого я хотел поблагодарить. Это было не менее сложно, чем победа в самом турнире, ха-ха! Затем мой английский стал лучше, я начал выигрывать чаще, сформировалась привычка — и эти выступления перестали вызывать тревогу. Я не занимался языком с преподавателями, а усваивал его посредством путешествий и общения. Когда ты молод, все это усваивается быстро и легко. Всего за полгода регулярных поездок я уже начал свободно говорить. И произносить речь с корта после побед на турнирах «Большого шлема» больше не представляло никакой сложности.

Лепешин останавливался в моей комнате, чтобы сэкономить средства

В середине 1980-х, когда мне исполнилось 11 лет, я впервые был приглашен в юношескую сборную Советского Союза и отправился на тренировочные сборы в Днепродзержинск. Анатолий Лепешин, который занимался подготовкой игроков в возрасте от 12 до 18 лет, был тренером на этих сборах. Мы тогда познакомились, и впоследствии он стал моим личным тренером. Все юные спортсмены испытывали к нему уважение и опасение. Его авторитет был неоспорим, а когда полностью доверяешь человеку, это бесценно и позволяет достичь значительных успехов.

В 1991 году из Сочи в Москву меня никто не сопровождал — я самостоятельно принял решение об отъезде. Это стало необходимостью, которую осознал и мой отец. Я обратился к Анатолию Александровичу, который проживал в Москве и, естественно, не имел возможности приехать ко мне на Черноморское побережье. Для достижения успеха в спорте мне пришлось пойти на жертвы, и я перебрался в столицу.

Еще до этого, когда мне было 17 лет, в марте 1991 года, мне выпала возможность вместе с моим бывшим тренером Шишкиным отправиться на двухнедельную стажировку в известную академию Ника Боллетьери во Флориду. Теофанос оказал помощь, и меня поразили условия для работы там – они были выдающимися! Мне не хотелось тренироваться, настолько они были хороши. Тогда там уже было 50 кортов, а сейчас, по сведениям, их стало 80. В последний раз я посещал эту академию в 1996 году. Если бы подобные условия существовали и у нас, теннис в России развивался бы еще успешнее.

Мне посчастливилось потренироваться с Питом Сампрасом, которому тогда было 20 лет, незадолго до его победы на US Open. Я был на три года моложе и находился на значительно более низком уровне, играя в турнирах фьючерс. Конкретные подробности той тренировки стерлись из памяти, но общее впечатление было безупречным. И когда мы встретились на корте в реальном матче в 1994 году, он вспомнил о нашей совместной тренировке, прошедшей тремя годами ранее.

В Москве я прожил около полутора лет, в комплексе «Чайка». Вернее, в помещении, которое сегодня можно было бы назвать мини-отелем при нем. Там периодически устраивали детские спортивные сборы, и было несколько номеров, где обычно проживали спортсмены, в основном, теннисисты. Один из этих номеров предоставили мне. Условия были довольно скромные, но я не могу на них жаловаться. У нас было все необходимое для жизни, а горничная помогала поддерживать порядок. Примерно через полтора года я решился переехать в Германию, что было удобно для спортсмена с практической точки зрения: это центр Европы, и до любой точки на континенте легко добраться.

Вклад Лепешина в мою карьеру был неоценим. Он был требовательным человеком, и даже после удачных матчей находил, что можно улучшить, чтобы не допустить самодовольства. Он говорил, что были серьезные недочеты, что я терял концентрацию, позволяя сопернику на несколько минут перехватить инициативу, и это недопустимо. Несмотря на то, что по ощущениям все казалось безупречным, Анатолию Александровичу всегда удавалось это заметить – это было его сильной стороной.

Это принесло мне много пользы, и я продолжаю использовать подобную стратегию. Если утверждать человеку, что все безупречно — даже если на самом деле так и есть, — он рискует утратить мотивацию и начать считать себя идеальным. А для спорта это губительно. Всегда есть возможности для улучшения.

Я осознаю, что мои успехи стали возможны благодаря человеку, таким как Лепешин, который не только мотивировал меня, но и вызывал мое доверие. У тех, кто обладал схожими талантами, вероятно, не было рядом подобных наставников. В этом отношении мне посчастливилось больше.

Возможность стать персональным тренером кажется привлекательной, хотя сейчас это не является приоритетом. Главное – найти спортсмена, который готов следовать моему подходу к тренировкам и работе, кто поверит и будет прислушиваться так же, как я прислушиваюсь к Лепешину. Поиск таких людей – задача не из легких.

Поговаривали, что в начале моей карьеры Анатолий Александрович иногда останавливался со мной в одной комнате, чтобы я не ушел никуда – на дискотеку или в другое место. В действительности все было гораздо проще. Это действительно происходило, но не с целью контроля, а из-за экономии. В первое время, во время профессиональных турниров, аренда двух номеров была довольно затратной – следовательно, выгоднее было сэкономить средства на последующую поездку. Когда я начал получать доход, эта необходимость исчезла, и мы стали жить отдельно.

Я отчетливо помню наш первый выезд на профессиональный турнир в Португалию в 1992 году. Тогда мне предстояло пройти пять отборочных этапов, а затем — основную часть соревнований. Всё это ради небольших призовых выплат и первых очков в рейтинге. В номере не было отопления, и мне приходилось укрываться тремя одеялами, чтобы согреться. Однако, чтобы достичь успеха, необходимо было пережить подобные испытания. Таким образом, мой путь оказался не таким простым, как может показаться.

Дисциплина, которую применял Лепешин, вероятно, была его главной положительной чертой. Он понимал, что я энергичный и физически развитый человек, занимающийся спортом, и что игровые виды спорта даются мне без особых усилий, что я не являюсь типичным теннисистом. Не стану проводить параллели с другими, но возникает сравнение с футболом, где бывают очень неплохие, но предсказуемые игроки, которые добросовестно и с большим трудом выполняют свою роль, однако не способны к импровизации. Как, например, Игорь Беланов. А есть творческие, спонтанные игроки – Федор Черенков, Игорь Добровольский, от которых невозможно предугадать их действия.

То же самое наблюдалось и в теннисе. Я, без преувеличения, не придерживался предсказуемой стратегии, поэтому мне было легко адаптироваться к игре и к оппоненту. Анатолий Александрович это замечал и не вмешивался в тактику. Вместо этого он очень тщательно работал над техническими аспектами, например, над точкой принятия мяча. Фраза «Головка должна касаться центра струнной поверхности!» навсегда отпечаталась в моей памяти. Он очень строго следил за этими деталями и постоянно корректировал меня. Если я терял концентрацию и не попадал ракеткой в нужную точку, то все было четко.

С Шамилем Тарпищевым я встретился, когда мне было около пятнадцати-шестнадцати лет. Впервые меня пригласили на тренировочные сборы с главной сборной СССР, по-видимому, в 1990 году, недалеко от Минска. Анатолий Александрович всегда поддерживал хорошие отношения с Шамилем Анвяровичем – по словам Лепешина, он даже был свидетелем на свадьбе Тарпищева. Когда первый стал моим тренером, мы и со вторым стали общаться чаще, а впоследствии он занял должность министра спорта.

В 1998 году наше сотрудничество с Лепешиным прекратилось, и это решение не было принято мной. Анатолию Александровичу было сложно путешествовать вместе со мной, а затем его пригласили возглавить теннисный клуб в Австрии. Я, откровенно говоря, испытал огорчение, но впоследствии осознал, что все произошло по правильной причине.

Я ни в коем случае не испытываю к нему обиды. Это вполне могло произойти. Независимо от желания, человек уже был в возрасте, ему исполнилось 57 (Лепешин был грузным. — Прим. И.Р.), ему было комфортнее оставаться на одном месте, избегая переездов по отелям и участия в соревнованиях. Я же искала человека, который был бы рядом со мной постоянно.

Я самостоятельно участвовал в турнирах на протяжении полугода, используя старый чемодан, который мы приобрели вместе с Анатолием Александровичем. Затем мой менеджер предложил сотрудничество с Ларри Стефанкой. Я был знаком с ним по работе с Марсело Риосом, у нас были хорошие отношения и приятные беседы. Мы связались по телефону, достигли договоренности, и работа началась. Если победа на «Ролан Гаррос» 1996 года была одержана с Лепешиным, то Открытый чемпионат Австралии 1999 года и Олимпиада 2000 года – с Ларри. Мельбурн стал нашим вторым совместным стартом. На первом же, в Дохе, я уступил во втором раунде, после чего мы отправились в Австралию и добились значительного успеха.

Конфликта с Лепешиным в связи с его уходом не возникло, наши отношения остались исключительно позитивными. После его ухода, пока он был жив, мы регулярно встречались, и все проходило прекрасно.

Сафину всегда можно было считать надежным человеком

На триумфальном «Ролан Гаррос» 1996 года Лепешин был уверен, что я нахожусь в отличной физической форме и меня ждет успех. Его интуиция это предвещала. Однако остановить меня в тот момент было невозможно. Поэтому тренер в первую очередь заботился о том, чтобы я хорошо выспался и восстановил силы. Он осознавал, что в пятисетовом поединке побеждает наиболее подготовленный игрок, и на тот момент я действительно демонстрировал более высокий уровень игры.

Ни разу не получилось сыграть даже до пяти сетов – лишь в четвертьфинале Крайчек уступил один сет. И это был обидный тай-брейк в третьей партии, который он вполне мог выиграть. В итоге, вполне вероятно, что я мог бы выиграть турнир «Большого шлема», не потерпев ни одного поражения в сете.

Я отчетливо помню, как в решающем сете матча против Михаэля Штиха на тай-брейке, при счете 6:3 в мою пользу и на матчболе, я почувствовал, что начинает сводить левую икроножную мышцу. В тот момент у меня возникла мысль: «Неужели, если я сейчас не выиграю этот сет, никто не сможет предсказать, чем все завершится». После проигранного очка я был рад, что в следующем розыгрыше Штих попытался подойти к сетке, но я сумел нанести обводящий удар. Гейм, сет, матч!

В полуфинале я также одержал победу над Сампрасом в трех сетах, причем во втором сете счет был 6:0. Этого я не воспринял как неожиданность, поскольку незадолго до этого я уже побеждал его с результатом 6:2, 6:2 на неофициальном командном чемпионате мира в Дюссельдорфе. Тогда, как мне показалось, он испытывал ко мне определенное опасение, в то время как я не чувствовал страха. Кроме того, я понимал, что грунт – это не его любимое покрытие, и у меня был хороший шанс повторить успех, достигнутый в Германии. Полагаю, неслучайно мне удалось дважды одолеть его за две недели, не потеряв ни одного сета.

После поражения в полуфинале «Ролан Гаррос» он объяснил это неудачными попытками изменить рацион, диетой, которая не принесла ожидаемых результатов. Это звучит как оправдание. Он провёл в спорте много лет и занимал первую строчку в мировом рейтинге. У него были и диетолог, и массажист.

Я не придерживался научной диеты, употреблял в пищу все подряд. В возрасте от 20 до 25 лет мой организм справлялся с перевариванием любых продуктов. Обмен веществ функционировал безупречно, желудок тоже, а калории после тренировок и соревнований полностью расходовались. Сложности начались в 28–29 лет, когда я ощутил, что стал немного менее подвижным. Незначительное переедание стало критичным – и все изменилось. Процесс переваривания замедлился, начал набираться вес, появились небольшие отложения в области талии и живот. Сейчас, возможно, теннисисты с юных лет уделяют больше внимания питанию, но в мою эпоху такого не практиковалось. Употребляли в пищу все, что попадалось под руку: пасту, стейки, картофель фри. Нам было все равно!

Сафин, утверждаешь, что он жаловался на питание на Уимблдоне? Я никогда не обращал внимания на подобные вещи. Поскольку я всегда не требователен к еде и ем все, что предоставляют. Если не устраивает питание на стадионе, можно пойти перекусить в другом месте, и мы это часто делали. Ужинали после матчей все по своим предпочтениям. Честно говоря, у меня не осталось негативных воспоминаний о еде на Уимблдоне.

О Марате остались только самые приятные воспоминания. Он был надежным партнером по сборной в Кубке Дэвиса. Хотя вне сборной мы и были соперниками, и разница в возрасте в шесть лет не так уж и велика для спорта, он никогда не проявлял ко мне снисходительности, как это бывает между опытным игроком и молодым. Я всегда уважал его талант и его теннис. Когда он вошел в сборную, между нами установились отношения полного равноправия. И сейчас у нас сохраняется взаимное уважение как к личностям и к спортивным достижениям друг друга. Именно так и должно быть.

С Сафиным мы продолжаем поддерживать хорошие отношения. Наши взаимоотношения выходят за рамки просто товарищеских, хотя близкими друзьями нас все же сложно назвать. У каждого из нас своя компания, свои интересы, которые практически не пересекаются. Однако в сфере спорта и человеческих отношений, в плане взаимной порядочности, мы гораздо больше, чем приятели и товарищи. И первым, кого я пошел поздравлять после победы в 2002 году в Кубке Дэвиса, был Марат. При этом ни в коем случае не буду принижать вклад Миши Южного, который в решающем матче также проявил себя настоящим героем.

Марат утверждал, что теннис раскрывает психологию человека, а Олег Табаков рекомендовал актерам наблюдать за теннисом, чтобы лучше понимать себя. Я с этим не согласен. У меня есть множество примеров того, как поведение человека на корте и за его пределами может существенно различаться, даже быть противоположным. Хотя в плане самораскрытия я особой разницы не замечаю. Но я всегда умел приспосабливаться, находить общий язык с партнерами по игре и с соперниками. Например, в парной игре иногда приходилось проявлять выдержку и сдерживать эмоции, поскольку мой партнер был очень вспыльчив и легко провоцировался. А в других случаях, напротив, требовалось демонстрировать напористость и громко выражать свои эмоции, чтобы вывести партнера из состояния апатии. Необходимо было уметь вести себя по-разному.

В последнее время о Сафине не сообщается, поскольку он избегает публичности. По имеющимся сведениям, он находится за границей. Я поддерживаю с ним связь и, как обычно, поздравил его 27 января с днем рождения. Марат ответил: «Спасибо большое, брат!» У него все в порядке, он чувствует себя хорошо. Мы – братья!

Оценивать, кто из нас лучше играл в теннис, мне не пристало. Так же, как и сравнивать с другой ведущей ракеткой России, Даниилом Медведевым. Я не имею права на это и не стану. Этот вопрос адресован поклонникам, специалистам и историкам тенниса.

В плане силы удара я уступал Марату. Что касается филигранности выполнения некоторых ударов, то, полагаю, здесь я имел некоторое преимущество. Однако все вышесказанное, повторюсь, – дело вкуса. В личных встречах счет был равным – 2:2, оба соперника являлись первыми ракетками мира и выиграли по два турнира «Большого шлема»…

За время своей спортивной карьеры Сафин использовал большое количество ракеток (согласно опубликованным данным, их было 1050. — Прим. И.Р.). У меня тоже случалось подобное. До 21 года я также был подвержен вспышкам гнева и ломал ракетки. Однако с возрастом, когда я начал осознавать, насколько нелепо это выглядит со стороны, как на спортивной арене, так и в телевизионной трансляции, — я перестал. Честно говоря, я даже не припомню, чтобы ломал ракетки после 25 лет. В последние три-четыре года карьеры я вел себя весьма сдержанно.

Компанией Fischer, предоставлявшей мне инвентарь, велся учёт потерянных ракеток. Ракетки регулярно забирали мои поклонники, поэтому приходилось изготавливать новые. Я обновлял ракетки примерно каждые три месяца. Аэродинамические свойства ухудшались, а материал терял свои характеристики. Замена ракеток осуществлялась именно по этим причинам, а не из-за того, что я их повреждал.

Значительную роль в том, что я прекратил это делать, сыграл Лепешин. Он неоднократно высказывал замечания: «Зачем ты их портишь? Ты выглядишь при этом нелепо!» Сначала я не придавал этому значения, думая, что он просто придирается. Однако со временем я стал задумываться — возможно, он прав, и я что-то делаю неверно? В конечном итоге я осознал, что это выглядит неэстетично, и перестал переживать.

Помимо Марата, я общаюсь с Борисом Беккером в социальных сетях. Если потребуется, я смогу быстро найти контактные данные любого человека и пообщаться с ним – со всеми моими знакомыми отношения сохранились прекрасные. Однако, сейчас я не участвую в турнирах «Большого шлема», а смотрю их по телевизору, поскольку не вижу в этом необходимости.

Вклад Дмитрия Медведева в теннис и его трудолюбие не вызывают сомнений. Человеку, лишенному природного таланта, не под силу выиграть турнир серии «Большой шлем» и дойти до такого количества финалов. Все эти достижения вполне заслужены, я в этом уверен. Надеюсь, он еще продолжительное время сможет поддерживать столь высокий уровень, ведь современная конкуренция чрезвычайно велика, и удержаться на лидирующих позициях непросто.

Когда Даниилу было 21-22 года, он был молод и активно участвовал во всех соревнованиях. Сейчас ему исполнится 28 лет. По современным стандартам это еще не зрелый возраст, но в мое время соперничество с молодыми теннисистами уже было затруднительно. Есть Синнер, Алькарас и многие другие молодые игроки, стремящиеся занять его место в рейтинге. С течением времени борьба будет только усиливаться, и Медведев должен учитывать этот фактор.

В юности я вместе с Андреем Медведевым, киевлянином и моим ровесником, побеждал в значимых турнирах. Сначала мы завоевали титул чемпиона Европы среди юниоров до 14 лет, а затем и среди юниоров до 16 лет в Загребе. Мы поддерживаем связь, но в последнее время общаемся лишь дважды в год, поздравляя друг друга с праздником. Я также поддерживаю связь со своими прежними партнерами по парному танцу – Даниэлом Вацеком и Уэйном Феррейрой. С южноафриканским танцором мы обмениваемся сообщениями примерно раз в четыре-пять месяцев.

Я оказался последним теннисистом на сегодняшний день, которому покорился один и тот же турнир «Большого шлема» как в одиночном разряде, так и в парном. До меня на «Ролан Гаррос» подобное случалось лишь однажды, и то 26 лет назад. Если память меня не подводит, только Стефан Эдберг до меня также выигрывал Открытый чемпионат Австралии в обеих категориях.

Как мне удавалось совмещать это? Все очень просто. Мне требовались тренировки перед матчами. И что может быть эффективнее игровой практики? Мне и Лепешин говорил то же самое. Ее невозможно заменить. Играя в паре, ты тренируешь нервную систему, а также оттачиваешь множество элементов игры: подачу, прием, игру у сетки. И в Париже в 1996 году все складывалось настолько удачно, что в один день я играл одиночный матч, восстанавливался, а на следующий день – выступал в паре в течение полутора часов.

Грунтовое покрытие требует наибольших энергозатрат в теннисе, но на тот момент мне было 22 года. Во время того турнира я одновременно выполнял физические упражнения на стадионе три-четыре раза, поддерживал себя в отличной физической форме. Энергии у меня было предостаточно. Если проанализировать мои достижения, то эти трофеи, взятые в парах, выглядят даже более значительными, чем индивидуальные. Если в одиночном разряде я завоевал два титула «Большого шлема», то в парном — четыре. Существенным отличием было то, что при недостаточной физической подготовке в одиночном разряде добиться успеха невозможно, а в парном у тебя есть партнер, который может оказать поддержку, и все равно можно одержать победу. Игра в паре доставляла мне такое же удовольствие, как и одиночная.

Вторая часть монолога — о Борисе Ельцине, личном самолете и футбольном «Спартаке» — в ближайшие дни на sport-express.ru