Все говорят о Никите Кучерове после его странного поведения на конкурсах Матча звезд. Расскажу о похожей истории из наших отношений. Мое восприятие Кучи как уникального мастера это не изменило — что вы можете видеть в моих текстах. Я просто удивился, принял и пошел дальше, не затаив обид. Потому что, в отличие от некоторых коллег, понимаю: свет клином не сошелся на нас, журналистах, главное то, как хоккеист играет. Конечно, хотелось бы, чтобы он был душкой в жизни, но такие совпадения случаются редко.

В конце 2017 года, когда Кучеров уже был восходящей звездой и проводил свой первый, как потом выяснится, 100-очковый сезон, но о нем почти ничего не было известно, для «СЭ» был сделан огромный материал «Нераскрученная суперзвезда». Для него несколько часов говорили в Москве с мамой Никиты и его первым тренером Геннадием Курдиным. Предложение поговорить о Никите агенту игрока Дэну Мильштейну я сделал сам, хотя до того мы не были знакомы. Он согласился, а потом предложил такой вариант, от которого автор материала пришел в восторг. Услышанное от мамы и первого тренера потрясло автора, и этот очерк он считает одним из лучших в своей карьере.

Кучерову сам текст понравился, бумажную версию газеты я передал тогдашнему генеральному менеджеру «Лайтнинг» Стиву Айзерману через месяц во время Матча звезд в Тампе. Игорь Ларионов связал нас со своим великим партнёром по «Детройту» и помог организовать двухчасовую беседу, большую часть которой занял разговор о Кучерове.

В те же дни беседовали несколько часов с Никитой. Тогда у него был период открытости, который, как выяснится позже, оказался очень коротким. Разговор доставил мне удовольствие. Оказалось, что Куч — отличный рассказчик, когда этого хочет. Как мне казалось, мы расстались почти друзьями. Материал, опубликованный в «СЭ», им утверждался практически без изменений и вызвал только положительные эмоции.

Встречи с феноменальным сезоном (и «Тампы», и его лично) во время которого я придумал интересную затею — приехать в марте 2019 года в Тампу и провести там последний месяц регулярки и весь плей-офф, который обещал быть очень долгим.

Перед матчем звезд в Сан-Хосе я ощутил перемены. Уже не было разговора об эксклюзиве, но это не главное — кто как хочет общаться. На подиуме во время медиадня игроки выходят все. Зная Никиту, англоязычные журналисты подошли к нему с минимальным контактом, а русскоязычных было человек пять. Поскольку из-за отсутствия эксклюзива я понимал, что шанса на большой разговор может и не быть, задал максимум вопросов. Даже на безобидные Куч реагировал нервно, причем содержание вопросов не коррелировало с такой неврозностью. В итоге получилось нормальное интервью.

Через месяц я прилетел в Тампу. Привез из Москвы бумажный номер «СЭ» со снимками Могильного и Никиты, где раскручивалась тема погони за рекордом Могильного по очкам среди русских (в итоге он закончится рекордом Куча на последних минутах последнего матча с «Бостоном»). Хотел просто подарить ему эту газету.

В первом матче, присутствуя лично, «Тампа» неожиданно проиграла без забитых голов. Я не рискнул посетить раздевалку хозяев, чтобы не попасть под гнев тренера. Во втором матче «Тампа» обыграла, кажется, «Монреаль», а Кучеров оформил дубль и до окончания регулярного сезона превзошел рекорд клуба по очкам, который ранее принадлежал Стэмкосу. Думаю, вот идеальный момент.

Перед журналистами, как выяснилось позже по записи диктофона, Никита появился на минуту. Говорил только по-английски, ни разу не улыбнулся, но успел сообщить важное: этот рекорд — ответ всем, кто в него на разных этапах карьеры не верил. Стало понятно, насколько для него (как, допустим, и для Дзюбы) важна негативная мотивация.

Уточнив, Никита не против ответить на пару вопросов на русском, я получил ответ в образе его ухода переодеваться. Кстати, и английские коллеги в этот день рассчитывали на что-то другое.

Хорошо, думаю, подожду его у выхода и просто подарю газету. Авось подобреет. Стоим с женой его, очень приветливой девушкой, ждем. Выходит Куч. Я поздравляю его, даю газету, говорю соответствующие моменту слова. И тут происходит неожиданное. Возвращает он мне ее со словами: «Мне это неинтересно» — и поворачивается к жене: «Пошли!». Она смотрит на меня извиняющимся взглядом, ей самой было не по себе.

Я все же пытался организовать с ним интервью — безрезультатно. Затем «Тампа» сенсационно проиграла «Коламбусу» в первом раунде Кубка Стэнли со счётом 0-4. В день ухода (в НХЛ есть такая отличная для прессы традиция, когда клуб выбывает из соревнований, но генеральный менеджер, тренер и ведущие игроки по очереди отвечают на вопросы) Куч снова говорил немного и только по-английски. К этому моменту я был полностью готов и более чем доволен получасовым эксклюзивом с Андреем Василевским.

Меня всё ещё тревожило — что же случилось, откуда такая перемена? В июне того года в Лас-Вегасе проходила церемония награждения, и я туда поехал. Куч тогда выиграл «Харт», «Арт Росс» и «Тед Линдси». Просто король! Но интервью на русском снова не было, и я успел спросить его уже после выхода с подиума: «Никит, ты можешь хотя бы объяснить, в чём дело? Что так изменилось по сравнению с прошлым годом?» Он только буркнул: «А почему мне что-то объяснять?» И ушёл.

В начале сентября 2021-го Куч с Василевским привезли Кубок Стэнли в школу «Белые медведи» на севере Москвы, где Куч рос у Курдина. Мы с ним сфотографировались с трофеем — хоть тут он не стал артачиться. Но пара десятков журналистов, пришедших за интервью, остались без него — Никита ушел через запасной выход.

У меня нет обиды на Кучерова, и хоккейное мастерство продолжаю ценить. Остаётся непонятно, что стало причиной его решения.

И вопрос, раскроется ли он когда-то вновь.

Мне везет, что я смогу наблюдать его в этот короткий период готовности к общению. Человек не обязан быть общительным.

Его желание сохранять молчание постоянно — допустимо, особенно если такому подходу способствует игра. Возможно, так ему удобнее, меньше затрачивается сил и энергии. Люди разнообразны, нужно это понимать.