Автограф на программке
В конце июня 1995 года проводили на кладбище Ваганьково. Анатолия Тарасова. Вот в такие же солнечные дни, как сейчас.
В тот момент, будучи молодым корреспондентом, я заметил Тарасова на трибуне, державшегося за подбородок костылем необычным образом.
Александр Генис говорил о Бродском так: стоит ему войти в комнату, сразу становится ясно — пришёл человек исключительный.
Тарасов тоже как-то так смотрел: небрежно пробегающим взглядом по трибуне старого дворца. ЦСКАНикого не ищешь. Вдруг внимание приковывает Анатолий Владимирович. Невозможно не обратить на него внимания! Такой как будто вулкан: потухший, но всё же чувствуется сила, взгляд…
Не выдержав, я протиснулся с программой. Анатолий Владимирович хмуро приписал крест на названии «Спартак», заехав лихим автографом. В тот вечер ЦСКА играл против «Спартака» — и Анатолий Владимирович даже в мелочах чужих не щадил. Как всегда.
Где-то этот небольшой софт хранится. Найду — и всё вернется на свои места. Запомнишь, как не осмелился спросить что-то. Стоило же.
Чем дальше время уходит от тех июньских дней 1995 года, тем интереснее мне слышать о Тарасове от людей его знавших. Благодаря им лучше понимаю Анатолия Владимировича во всем. Любой поступок — даже занесённый в причуды — проясняется. Книжный Тарасов оживает, становится человеком необычайно ярким. Я слушаю всех: и благодарных Тарасову, и отсылающих ему проклятия с этого света на тот. Всех понимаю, всех люблю.
Чем чаще слушаю, тем больше вопросов возникает. С avidностью слушаю, потому что рассказчики с потенциалом исчезают внезапно, как Виктор Кузькин или Эдуард Иванов.
Чем дальше, тем яснее проявляется образ моего Тарасова. Хотя большая часть образа создана моим воображением, новые детали органично вписываются в его силуэт, вырисовываемый фантазией.
Непонятно, как Тарасов мог завершить тренерскую деятельность в возрасте 55 лет. Ведь это ещё совсем не старость, а на пике сил и энтузиазма. У него миллион идей – нужно всего лишь реализовывать их.
Я не понимаю.
Как жил без тренировок? Верил в возврат? Чем себя успокаивал? Успешно ли это получалось? Когда осознал отсутствие возвращения?
Время заставляет смириться с многом, с чем раньше было невозможно согласиться. Смирился ли Тарасов? Неужели это мучительно, Анатолий Владимирович?
Я закончу рисовать это в портрете Тарасова, пусть даже для себя. Если доживу до 55 лет.
«Движение — это жизнь»
В жизни случилась очень важная встреча — моя удача, что смог попасть в ту же квартиру, где жил Анатолий Владимирович. Оттуда
в последний раз уехал в госпиталь.
Чудесная старушка Нина Григорьевна, вдова Тарасова, еще жила. Счастливо вспоминала и разговаривала с корреспондентом, говоря каждому: «Движение – это жизнь».
Быть в доме у метро «Сокол» было счастьем. Сейчас почти не к кому — а тогда жили Бубукин, Николаев, Гомельский. Бодрые и памятливые вдовы всех великих. Например, вдова легендарного капитана ЦДКА Алексея Гринина.
Я прошел через арочную конструкцию и остановился, оглядываясь. Не здесь ли встретились носом к носу две «Волги» — у Тарасовой и у Боброва?
Не желая уступать, долго оставались они носом к носу. Олени на капоте смотрели друг другу в глаза.
Возможно, о столкновении знаменитых никто бы и не узнал, если бы не наблюдал за ним с балкона Александр Гомельский, умирая от смеха. В ту же ночь обо всем этом знала вся Москва, конечно.
Мои пальцы скользили по поручням, хранящим тепло рук выдающихся людей двадцатого века.
Чувствовал грохот старинного лифта. Приятно было даже тому, что дверцы в нем закрываются вручную изнутри. Возможно, и сейчас все так же.
Я отлично помню, что Тарасов проживал на пятом этаже.
Клюшки в коридоре
В коридоре лежали те самые клюшки Тарасова. Никто из родственников не решился отправить их на чердак дачи в Загорянке. Предполагая сентиментальность Татьяны Анатольевны, готова поручиться — клюшки до сих пор стоят.
Нина Григорьевна была такой бодрой, обворожительной и смешливой, что у меня возникло желание узнать разницу в возрасте с покойным супругом.
Я даже поинтересовался, и этот вопрос девушке пришёлся по вкусу.
Мне восемьдесят шесть лет, а Анатолию Владимировичу восемьдесят пять – ему исполнится только через несколько дней.
Искренне удивился я такому сюрпризу.
Нина Григорьевна испытывала едва уловимую благодарность.
— Никто мне этих лет не дает! Если бы был Анатолий Владимирович, сказал бы: «Ей не 86, а 96…» Все подтрунивали со мной — хорошо, мол, выгляжу. Пятьдесят не дашь, все шестьдесят. Шутили, чтоб я не слишком обольщалась…
Займем примерно два-три часа беседы, и внезапно откроется дверь. В дверях появится разъяренная Татьяна Анатольевна.
— Внимательно, юноша! Запомни возраст матери — восемьдесят шесть лет!
С трудом подняв взгляд, я принялся собирать бумаги. Мои пальцы подрагивали.
Нина Григорьевна расстроилась ещё больше, чем я, когда разговор неожиданно прервался. Ещё только входила во вкус.
Надеялись, что ещё вернёмся к этому. Согласимся обязательно.
Колечко
Я отлично запомнил кресло Тарасова — с очень твердой спинкой. Даже думал, что и себе такое бы взял.
В памяти остаётся взгляд Анатолия Владимировича с фотографий – саркастичным, пожалуй, как и в действительности.
— Здесь все как при муже? — обвел я взглядом комнату.
— Да нет, какие-то перестановки сделали, — вздохнула Нина Григорьевна. — Тяжело на это решались. Тане отдали стол, чтобы продолжала дело отца. А стул его — вот он, теперь я сижу… Мы каждый год здесь встречаемся в день рождения.
— Вы же 55 лет прожили? — проявил я осведомленность.
— Точно!
— Самый дорогой подарок?
— Вот это кольцо, — коснулась Нина Григорьевна пальца.
Колечко и впрямь было чудесное.
— По случаю пятидесятилетия свадьбы. Обручальных у нас не было. Мы ведь были такие скромные! Это кольцо дочь настояла подарить: «Папа, как тебе не стыдно? Пятьдесят лет с мамой отмечаете, а у нее даже кольца нет!»
— Сам остался без кольца?
— Без, конечно…
Китель на даче
Бесконечно беседовали — и внезапно являлся из ниоткуда живостный Тарасов. Китель, названный «военным платьем». Кто ещё так скажет?
Военная форма ему очень подходила!
Вспоминал я давно сделанную фотографию, где Тарасов на Кремлевском приёме в мундире.
Охотно поддакивал:
— Да, шло, еще как шло…
Нина Григорьевна была рада такому вниманию.
— Каким же аккуратным был! Платье чистил, пуговицы полировал. А вот это что?!
Нина Григорьевна провела рукой по шкафу. Из него торчали корешки блокнотов, края исписанных бумаг взлохмачены прожитыми годами. Я заметил: чернильной ручкой. Чернила выцветают — и написанное смотрится еще значительнее.
— Что это?! — ждала ответа Нина Григорьевна.
С тоской пожал я плечами, не зная темы разговора, но стыдясь сказать об этом.
Глядя на его произведения, удивляешься — как мог всё это так тщательно подчёркивать? Удивительно!
Я запомнил, что про военную форму не договорились. И мне важно такое обсудить. Сам примеряю дедова гимнастерку.
— Китель его полковничий остался?
Нина Григорьевна погрузилась в раздумья. Жизнь кителя, достойного экспоната любого столичного музея, выглядела неопределённой.
Я представил себе лица посетителей музея Советской армии, которые удивлятся, увидев этот китель.
— Его носил сам Анатолий Тарасов…
Рядом с таким экспонатом я провел бы много времени.
— Неужели? Возможно, оставил там.
В тот момент мне пришла в голову легенда, которую многие из того поколения передавали о желании Тарасова стать генералом. И Героем Соцтруда.
В моём субъективном мнении, достоинство такого звания, как никто другой, принадлежало и тому, и другому. Это удивительная история: в «Динамо» Герой Соцтруда был Лев Яшин, а в «Спартаке» — Николай Старостин. Оставался ЦСКА.
Не только я размышлял о таком решении — более компетентные лица собирались наградить звездой кого-то из ЦСКА. Тарасова к тому моменту ушел из жизни. Документы направили на Владислава Третьяка как на образец.
— Восемьдесят девятый год, — улыбнулся мне Владислав Александрович. — Вся страна уже должна была знать меня Героем Соцтруда! Почти получил! Как раз в «Динамо» звездочку дали Льву Яшину. Ему уже плохо было, еле ходил. В «Спартаке» получает Старостин. В ЦСКА — никого нет! Надо найти. Решили — вот, Третьяк. На партсобрании проголосовали, характеристику написали. Все стадии прошли! Осталась одна.
— Это какая же?
Маршал Язов, министр обороны, должен был подписать прошение. Спортом в Министерстве обороны командовал генерал Марущак и поехал к министру с бумагой. Возвратился обескураженный: «Смотри, что он написал». Гляжу — «38 лет — слишком молодой для Героя Соцтруда!».
— Так в ЦСКА своего Героя и не нашли?
— Нет.
Ни одного ордена Ленина
Тарасов мог стать генералом, но мечта не сбылась. Старика это не радовало, даже видя, как угасает его жизнь. Быть может, если бы чуть продлили ему жизнь, что стоило министру обороны распорядиться, пошить новый мундир и торжественно примерить?
— Назначение генералом Анатолия планировали, — говорила тихонько Нина Григорьевна.
— Почему не сбылось? — шептал в ответ я.
— Нюансы помешали.
— Какие? — еще тише, едва слышно спрашивая я.
— В Саппоро с чехами играли, а начальство повелело Тарасова проиграть. Глаза у Анатолия Владимировича и Чернышева расширились — такое представить было невозможно.
— Отказались?
— Конечно, отказались. Вследствие чего многим хоккеистам вручили ордена Ленина, а Тарасова с Чернышевым обошли. Правда, у Чернышева уже был орден. Павлова не послушали. Позже эта история с орденом Ленина получила продолжение… Знаете, в ЦСКА есть Аллея славы?
— Конечно.
— Такой Тарасовой на ней нет, а ученики есть, как тот же Третьяк. ЦСКА 18 лет выигрывал первенство Союза — разве это не сложно? Спросила я, и мне ответили: «У Тарасова ордена Ленина нет!». Глупости?
— Идиотизм, — Да, утверждал я. Действительно же — глупость.
Возможно, кто-то прочитал наш тогдашний разговор. Или информация достигла руководства ЦСКА — через два года на аллее установили бюст Тарасова. Огорчает, что орден Ленина в 2006 году уже не мог быть присвоен. Даже посмертно.
Ружье в утешение
Если бы спросили меня о количестве орденов Ленина у Тарасова, я бы предположил число около одиннадцати, как у Патоличева, министра внешней торговли.
То, что нет ни одного — просто удивительно. Как могло такое произойти? Вот вам фаворит Советского Союза и лично маршал Гречко.
— Этот орден Ленина Тарасов мог получить тысячу раз — но кланяться не пошёл! — провозгласила Нина Григорьевна. — А маршал Гречко, министр обороны, Анатолия очень любил. С Анатолия Владимировича «заслуженного тренера» сняли, когда он команду со льда увел на глазах у Брежнева — так что Гречко сделал?
— Что? — спросил я, зная ответ. Возвратил всё при первой же возможности.
Оказалось — было кое-что еще.
— Гречко ему в утешение ружье подарил!
— Вот как, — задумчиво произнес я.
— Да! — как будто продолжала спор с кем-то вдова Тарасова. — Тогда за хоккеем на самом высоком уровне следили. Я страшно боялась, что он со своим характером наделает бед, и не только себе… Все наше семейство будут гнобить в Сибири.
— Я знаю причину отказа Тарасова помочь чехам. Внезапно, – сказал я – даже не ожидая этого. — Его ужасно не любили. Он ответил тем же. Действовал правильно.
Это потому, что главных соперников у чехов не было. Когда чехи победили в Саппоро, Чернышев и Тарасов сказали: «Всё, достаточно».
— Как Анатолий Владимирович команду с ледяной площадки уводит, вы в этом помещении по телевизору смотрели?
— Да, в этой квартире тогда на хоккей не пошла. По какой-то причине не смогла. В тот момент на коленях переживала: «Господи, что же Ты делаешь?! Там Брежнев, столько времени…» А трансляция шла!
— Наказали же не сразу?
Между делом – три дня. Тарасов провел их где-то с командой. Все понимали: что-то сделают, накажут. Но как? Потом в газетах сообщение о разжаловании Тарасова. Таня видела, как он плакал, когда снимали «заслуженного»… Он столько трудился – и вдруг лишиться всего? Ему стало плохо, сердце схватило. Положили в госпиталь – даже представить себе не можете, сколько писем шло со всей страны: «Ты молодец, правильно сделал…» Люди к нему относились искренне. Хорошо.
— Он те письма читал?
— Читать их было невозможно — я ему самые интересные отбирала. Как мешок прочитаешь? Приносила ему в госпиталь. Потом где-то выступал: «Не знаю, за что сняли с меня «заслуженного», и не знаю, за что вернули…»
Материал вышел 30 июня 2023 года.