В воскресенье, в честь десятилетия со дня смерти, на доме № 39 по Большой Грузинской открыли памятную доску Виктору Тихонову.
Все это нельзя было пропустить. Тихонову я испытывал не просто уважение — любовь!
Его узнавание во мне уже было достаточным. Имя вырваться не хотело, иногда приходилось его почти шепотом называть.
Посещать этот московский район, близкий к Белорусской станции, всегда доставляет мне удовольствие.
Возвращение в этот район неподалеку от Тишинской площади было словно погружением в собственную юность. Как мечтал, оказался 25 лет назад в «СЭ», в редакции, которая именно в том дворике — и столько всего прожил в этих местах…
Редакция давно переехала — а заходить в прежний дворик странно: горько и больно. Даже смотреть туда стараюсь нехотя. Но в паутину улочек возле Белорусской возвращаюсь с большой радостью. Иду от метро по знакомому маршруту, которым ходил столько лет. Бреду и вспоминаю.
В подвале располагался букинисткой магазин, где автор нашел оранжевый пятитомник Ильфа и Петрова 1960 года выпуска каким-то образом. Ранее, работая в «Советском спорте», наткнулся на аналогичный экземпляр в магазине на улице Архипова, но денег не хватило. В «СЭ» всё было иначе. Это, скажу вам, яркий плюс.
Здесь было изумительное кафе — «Шантиль», кажется. Водил туда лучших невест, самых симпатичных. Как-то встретил за соседним столиком Ольгу Кабо, женщину немыслимой красоты — и чуть отвлекся от собственной дамы. Все косился: подойти, шаркнуть ли ногой? Сообщить, что лет в четырнадцать только ею и грезил, а сейчас мне тридцать семь, и наконец мы рядом? Сама судьба нас свела!
Если бы я озвучил это всё про четырнадцать и тридцать семь, меня облили бы кофейной гущей.
Я поступил мудро, не решившись. Вспомнить приятно. На улице Красина находилась самая известная пельменная в Москве того времени. Об этом месте Иосиф Бродский оставил несколько похвальных строк.
Виктору Васильевичу Тихонову спасибо за то, что открыл доску на Большой Грузинской. В эти места его привело во воскресенье.
**
В жизни неоднократно мне случалось ощущать нежные чувства по отношению к Виктору Васильевичу — при его прикосновении к моему плечу, когда неожиданно проговаривал: «Какой здоровый. Возможно, защитника играл?».
— Вообще не играл, — выдавливал я со смешком.
— Да что? — выражал искреннее сожаление по поводу отсутствия в хоккее качества Тихонова. — Вот, возьми конфету.
Я всегда стремился жить такой же жизнью, как Тихонов — целеустремленной и без места для сантиментов. В зрелом возрасте я предпочитал бегать кроссы, чем заниматься собственными делами.
На всё сил не хватало. Лишь блокнот перед сном укладываю на тумбочку возле кровати — ожидая ночных прозрений. А если и появляются в ночи проблески — не совсем такие, как хотелось бы.
Думал я, что на открытии народа не будет много — ведь воскресенье, морозко. Но оказалось народ собрался — поди ж ты! Из олимпийских чемпионов хорошую команду можно собрать.
Из окна соседней библиотеки выглядывала встревоженная тётя: что за шумиха? Куда несутся барабаны, знамёна? Куда идут войска – и к чему музыка?
Два пальца поднял я вверх, демонстрируя победу. Ужас сменил на лице её выражение от такого поворота событий.
Барабанный грохот заглушал привычный гул Тишинской площади. Гвоздички сжимали Якушев, Шепелев, Мышкин, Виталий Прохоров… Владимир Плющев, распустивший бороду в культурном стиле, поразил качеством дубленки. Такую даже поэт Вознесенский позавидовал бы, когда-то диктовавший зимнюю моду всей Москве.
Благодаря Тихонову много человек из тех, кто был на Играх, стали олимпийскими чемпионами. В восьмидесятых казалось — становились и становились. Сейчас же получаю роскошную пенсию.
Не явился любимец Виктора Васильевича Касатонов, о чем с легкой досадой заметил президент ЦСКА Есмантович.
Алексей столько трудился, чтобы появилось это изделие. Сегодня же его не застать.
Из известных хоккеистов 80-х был Каменский. Ну и Вячеслав Буцаев. Такой мощный, что я расправил плечи, привстал на носочки, чтобы уравняться в габаритах. На льду в те годы таким здоровяком Буцаев мне не казался.
Я не заметил ни Фетисова, ни Макарова. Может быть, плохо смотрел. Харламова Александр присутствовал. Это связано со старым спором — Тихонов виновен перед семьей Харламова или нет… Наверное, время стерло обиды, если они когда-либо были.
— Фотографии у меня есть: Виктор Васильевич гуляет с пуделем в этом самом сквере, — прошептал фотохудожник Успенский, указав объективом на сугроб. — Если пишешь репортаж, поставим их. Если нет — даже искать не буду.
— Ищи! — решился я.
**
Владислав Третьяк неожиданно появился в таком забавном головном уборе, что сразу же стал объектом внимания. Успенский забыл обо мне и обо всем остальном. От Владислава Александровича такого эпатажа не ожидали. Даже легкого. Вглядываясь в этот чудесны, наклонённый картаз, я заметил блестящий якорь. Красота — страшная сила!
Третьяк взял микрофон и сообщил всем присутствующим то, что уже знали те, кто сидел в первых рядах.
— Виктор Васильевич, великий тренер и патриот. Именно ему пришла мысль играть в четыре звена против рижского «Динамо»…
Григорий Твалтвадзе, ведущий церемонии, продемонстрировал остроту мысли, рассуждая о чемпионском составе.
Здесь звёзды так ярко сияют, что перебивают даже те, что висят на небе.
Радость охватила меня, когда я это услышал. Частично слова воспринимались как обращённые ко мне. Даже покраснел от удовольствия. Было особенно приятно то, что наконец-то удалось так приподняться на носках, чтобы сравняться ростом с Буцаевым.
— По всем краям и селам…
После усилий накидку сняли, и мы впервые увидели то, что теперь вечно будет перед глазами москвичей. Меня восхитило — бронзовый Виктор Васильевич словно живой. В самом победном возрасте. Таким его помнит огромная страна — лет 50-55. Памятник чудесный!
К доске принесли, аккуратно поставили корзину роз — и озябший оркестр вдруг исполнил траурный марш по всему району. Я вздрогнул и ослабел. Опять оказался ниже Буцаева.
Клянусь, ошеломлены были не только я. В окрестных домах раскрылись шторы. Может, следовало бы написать более бодрое музыкальное сопровождение.
**
От удивления я едва не закричал: Татьяна Васильевна, разве это вы?
Жена Виктора Тихонова, сильная женщина, нашла в себе силы выйти к нам всем. До сих пор проживает в этом доме № 39 — и добилась появления доски с именем. Выглядит превосходно, ум ясный. Приятно видеть.
Победы Виктора Васильевича — частично победы и его, как сам он говорил мне.
Татьяна Васильевна взяла микрофон и сказала несколько слов. Хотела подняться – но все удержали: «Не надо, не надо, сидите».
Пожелала здоровья всем собравшимся. Обвела строгим взглядом — и уточнила.
— Болельщикам. Хоккейным болельщикам!
Я заприсягал перед собой устоять, во что бы то ни стало.
— Все эти годы меня поддерживают гвардейцы хоккея, наши большие чемпионы, — продолжала Татьяна Васильевна вполне бодро. — Были с Виктором непобедимы — три олимпийских золота подряд, серебро — что тоже победа! Между прочим, звание олимпийского чемпиона дается пожизненно. Никто уже не отнимет. Спасибо ЦСКА, спасибо Ночной лиге, которая так меня гладит…
Определение толковое. Ночная лига уважает Татьяну Васильевну и старается сделать её старость спокойной. Парни молодцы, несомненно.
Я восхищался Татьяной Васильевной. Какая замечательная старушка! Не смог пройти мимо — подошёл, немного наклонился:
— Каким образом удачно получилось изображение Виктора Васильевича на этой доске.
— Посмотрите, сколько снимков пришлось пересмотреть! — с улыбкой ответила Татьяна Васильевна на комплимент.
— Вдруг решил показать мне свои блокноты, Виктор Васильевич, — неожиданно сказала я.
В одном из интервью я заявила, что эти архивы никому не понадобятся. Увы.
Долгое время я не мог принять сказанное. Никто не заинтересован в блокнотах Тихонова?
— Нужно быть человеком, а величием нас наградит судьба!
Люди начали уходить. Мне хотелось поздороваться с Геннадием Набатовым, новым пресс-атташе хоккейного ЦСКА, за удачную организацию мероприятия. Однако я никак не мог его найти среди народа.
— А Гена из клуба ушел? — внезапно спросили меня.
Новости такие странные. Казалось, Геннадий, бывший голкипер, много лет играл в ЦСКА.
— А у тебя всё хорошо, Гриша? — спросил я комментатора Григория Твалтвадзе. — Хорошая была передача на радио…
— Передачи не станет больше, — сказал с энтузиазмом. — Два дня назад уволился.
Встать с порога — и навстречу тебе, словно град, обрушиваются новости.