В баскетболе его одержали все победы: три титула Чемпионата СССР с рижским СКА и десять — с ЦСКА, три Кубка чемпионов с СКА и один с ЦСКА. В сборной команде — шесть чемпионатов Европы, два чемпионата мира и Олимпиада.

Триумф на Играх 1988 года в Сеуле бесспорно уникален. Сам Гомельский, отвечая на вопрос о самой любимой команде из тех, которыми руководил, без колебаний говорил:

Конечно же, сборная СССР 1988 года! Команда подарила мне счастье.

После паузы добавлял:

— Без меня бы они не выиграли Олимпиаду. Все игроки были искренне уверены: победить американцев невозможно. Те по ходу турнира громили всех — порой по 30 очков за тайм соперникам «привозили» благодаря прессингу. Но я гнул свою линию: мы — лучшие, мы победим. Каждый день твердил. На тренировках по 40 минут играли только против прессинга, учились его разбивать. И разбили!

Американцы

В «Разговоре по пятницам» доктор Авраменко, работавший с той командой в Сеуле, недавно рассказал.

Гомельский был единственным, кто верил в победу над американцами. Когда на полуфинал ехали, спросил ребят, какие у нас шансы. Все ответили: ноль! Гомельскому — доложил на ухо обстановку. Он тут же взял у водителя микрофон, приподнялся и крикнул на весь автобус: «Бандиты, не ссать! ******** черных!» Накануне папа до пяти утра не сомкнул глаз. В Сеуле жили в одной квартире, но в разных комнатах. Периодически заходил ко мне с вопросом: «Как у Сабаса отца зовут? А маму Волчка?» Еще что-то уточнял. Только в раздевалке во время предматчевой установки понял, над чем он всю ночь работал.

— Ну и над чем?

Установка длилась двадцать минут, но семнадцать из них Гомельский говорил не о баскетболе. Он рассказывал об каждом игроке. Вспоминал их родителей, важные моменты в жизни ребят. Все лучшее, что они когда-либо делали на площадке. Залез им в душу, нашел самые проникновенные слова. Ту тонкую струнку, которая позволила лечь на амбразуру, зажгла верой в победу. Подытожил так: «Парни, я с вами! За Родину! За Сталина! Умрем, но не сдадимся!». В раздевалке я тейпировал игроков, пульс проверял. Сначала у всех был 50-55. А после речи Папы подскочил до 105-110! Вышли — и боролись за каждый мяч, каждый сантиметр площадки.

Папа и Батюшка

В баскетболе Гомельского именовали простым именем — Папой.

Владимир Петрович Кондрашин обладал многими человеческими качествами, но не умел добиваться для игроков необходимых условий. Ему не пришло в голову обратиться к первому секретарю Ленинградского обкома с просьбой о квартирах и машинах. Кондрашина интересовал только баскетбол: следил за новостями, привозил из Америки специальную литературу. Зато Гомельский обеспечивал команду всем необходимым: жильем, автомобилями, поездками за границу.

— Почему Кондрашина называли Батюшкой, а Гомельского — Папой?

— Ну да. В прошлый раз с товарищами обсуждали, какой тренер нужен сборной. Пришли к выводу: для результата — Кондрашин. Для более комфортной жизни — Гомельский. Хотя великие оба. Первый сделал из меня игрока. Второй — закалил.

— Как?

Я был игроком основного состава сборной при Кондрашине, входил в сборную Европы. А Гомельский в ЦСКА часто на скамейке сидел. Бывало, закипит, идешь к нему с желанием высказать все! А выходишь из кабинета и думаешь: «Что я наделал? Как смею его обвинять? Проблема-то во мне…» По части психологии и дара убеждения Александру Яковлевичу не было равных. В воспитательных целях использовал разные методы.

— Например?

8 марта в Каунасе я выпил две бутылки пива. Он устроил спектакль. Мне сообщили об отчислении за нарушение режима. А капитана предупредили: «Пусть ребята организуют собрание, попросят взять Едешко на поруки. Прощу — но для него это будет уроком». Сохранилась запись интервью, где Гомельский незадолго до смерти сказал: «Едешко опередил меня в понимании того, что такое красота игры. К нему были претензии, терял мячи. Но и забивали немало с его изумительных передач!».

Два брата

Евгений Яковлевич, младший брат Гомельского, завоевал золотые медали на Олимпиаде 1992 года в Барселоне вместе с женской сборной. Все равно оставался в тени Александра Яковлевича. Вот отрывок из «Разговора по пятницам» с Гомельским-младшим:

Какое качество брата вызывало особое восхищение?

Александр Яковлевич ненавидел проигрывать. Даже во время шахматных партий победить его было рискованно — можно было получить доской по голове. В матчах между моим «Динамо» и ЦСКА его командой велась борьба до последнего удара. В любых ситуациях мы не сдавались и не шли на компромиссы. Наш состав был слабее, но иногда всё же побеждали армейцев. Вы, вероятно, знаете историю о том, как после поражения от «Динамо» министр обороны Гречко так рассердился, что отменил приказ о присвоении Саше звания полковника. Вечером он мне позвонил: «Что творишь?! Папахи меня лишил!». Был и другой случай. Брат уже стал президентом ПБК ЦСКА, а я возглавлял «Динамо». Встретились в зале. Вокруг много народа, и Саша нарочито громко спрашивает: «Что, выигрывать собираетесь?». «Разумеется», — отвечаю. И тут он, никого не стесняясь, сгибает руку в локте: дескать, вот вам…

— После триумфа команды на Играх Александр Гомельский обратился к тренеру: «Знаешь, Рыжий, а ты — главный!»

— Представьте себе. К тому моменту я уже как тренер был трехкратным чемпионом Европы. Нужно было выиграть Олимпиаду, чтобы брат признал во мне задатки. Такой характер. Часто вспоминаю академика Капицу. Когда ему говорили: мол, какой у вас знаменитый сын, на телевидении работает, в ответ раздавалось: «Сын — известный. Знаменитый только я!». Конечно, того, что достиг в тренерской карьере Александр Яковлевич, не повторить. Нереально. Нашу баскетбольную фамилию создал он, только он. Но я нигде ее не запятнал. Всю жизнь боялся, что кто-нибудь скажет Саше: ну и раздолбай твой брат…

Александр Гомельский умер 16 августа 2005 года от лейкемии, ему было 77 лет.

— В Боткинскую больницу, где последние два месяца лежал Саша, я приходил почти каждый день,— рассказывал Евгений Яковлевич в том же интервью. — Жуткое время. Как ему, бедному, мучался! Химиотерапия — не дай бог никому узнать, что это такое… Брат старался держаться, однако по лицам врачей я понимал, что шансов никаких. Когда перестал есть, жена приготовила фаршированную рыбу и отвезла в больницу. Я увидел вспыхнувший огонек в его глазах. Но болезнь не отступала. Он угасал. Говорил с трудом, я наклонялся к его губам, чтобы расслышать слова. «Женька, я страшно устал», — прошептал он. В тот же вечер его не стало.